Когда мои друзья спрашивают, что произвело на меня наиболее разительное впечатление в Соединенных Штатах, я, не колеблясь, отвечаю: то, что я увидел в студенческих городках. Видимо, поражен был не только я, иностранец, — сами американцы были глубоко удивлены, озабочены и встревожены тем, что там происходило. Характеризуя положение, сложившееся в американской высшей школе, журнал «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт» писал 12 января 1970 года: «60-е годы были для американских колледжей и университетов одним из самых бурных десятилетий за всю историю высшего образования в Соединенных Штатах. В последние годы в десятках учебных заведений происходили волнения среди учащихся, нарушавшие учебный процесс и даже приводившие к временному закрытию некоторых учебных заведений. Для восстановления порядка в колледжи вызывалась полиция или национальная гвардия».
Стычки студентов с полицией на улицах и возле университетов
Телевидение с утра до вечера передавало сцены кровавых стычек студентов с полицией. Газеты публиковали сообщения, напоминающие сводки с поля боя. Я сохранил одну из таких сводок от 14 февраля 1969 года.
Городской колледж Нью-Йорка. 100 студентов, главным образом афроамериканцев и пуэрториканцев, захватили и в течение пяти часов удерживали административное здание колледжа. Они требовали увеличения приема «цветных» и назначения черных профессоров, изучения африканской и антильской культуры и т. д.
Университет штата Массачусетс, город Амхерст. 100 студентов заняли кабинеты администрации, 34 из них арестованы. Студенты протестовали против присутствия в университете представителей компании «Доу кемикал», которые пришли вербовать выпускников. «Доу кемикал» производит, в частности, напалм для Вьетнама.
Университет штата Северная Каролина, город Дархэм. 50 студентов университета Дьюк весь день занимали административное здание, защищая требование более широкого приема афроамериканцев, — здесь из 5 тысяч студентов лишь 80 афроамериканцев.
Университет штата Висконсин, город Мэдисон. Четвертый день подряд происходят столкновения «радикальных» студентов с национальной гвардией, которая вызвана для подкрепления полиции. В ход были пущены бомбы со слезоточивым газом. Ряд студентов арестованы. В демонстрациях участвуют 3 тысячи студентов из 33 тысяч учащихся в университете.
Университет штата Калифорния, город Беркли. Полиция арестовала свыше 30 из 250 студентов, которые захватили столовую. Ранее состоялся бурный митинг протеста против решения губернатора Рейгана сохранить силы полиции в кампусе…
Мне вспомнились мои прежние поездки в Соединенные Штаты, тогда ничего подобного нельзя было даже вообразить. Когда в 1958 году я посетил Гарвард, Колумбию и Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, было невозможно представить себе, что эти чинные учебные заведения станут ареной битв с полицией, что тут будет литься кровь, звенеть разбитые стекла, рваться вонючие бомбы.
Студентов в те годы звали «молчаливым поколением». Шутили: «Слыхали про бунт в колледже? Студенты в знак протеста против действий администрации проглотили дюжину золотых рыбок из аквариума». Главной заботой подавляющего большинства было приобрести максимум знаний и обеспечить себе карьеру. Лишь единичные свободомыслящие альтруисты уходили из студенческих городков в многодневные марши протеста против неравенства афроамериканцев на юге. На них нападали расисты, их избивали, в них стреляли, но они не оказывали сопротивления, следуя тактике ненасильственных действий.
И вот в 1969 году — уличные бои, иногда даже со стрельбой, бомбы со слезоточивым газом, захват административных зданий, выбитые окна, пожары в учебных заведениях. Решительно это новое и притом беспрецедентное явление в жизни американской молодежи!
В чем же тут дело? Конечно, легче всего было бы объяснить это упадком нравов, распущенностью современной молодежи, ее леностью в учебе и пристрастием к наркотикам, безответственностью и жаждой разрушений. Тем более, что вокруг сколько угодно живописных деталей, которые, казалось бы, подсказывали именно такую оценку.
Хиппи
Весной 1967 года я познакомился с хиппи. Не ищите этого слова в этнографических словарях, не найдете. Хиппи — это молодые американцы, которым осточертел их хваленый бездушный образ жизни и которые решили вдруг одичать.
Да, одичать. Они отказываются работать и зарабатывать, Спят где попало. Едят что придется. Одеваются в рваное тряпье. Небритые парни, нечесаные девушки носят спущенные на бедра мятые штаны, прихваченные широким поясом; бедро по-английски — hip, отсюда и их прозвище — hippies.
Среди них есть молодые профессора, лавочники, служащие, рабочие, правда рабочих по-меньше. Много студентов; днем они изучают точные науки, а вечера и ночи проводят в подвальчиках вроде дико раскрашенного светящимися красками офиса преподобного отца Боба Харрингтона в Гринвич-вилледж. Там гремят электрогитары, воет охрипший парень, а на грубых стульях за дощатыми столами полусидят, полулежат в нирване отведавшие наркотического зелья юноши и девушки, искренне считающие, что они таким путем отрешатся от ненавистного им американского образа жизни. А между столиками бродит тихая девушка с распущенными волосами и продает кока-колу и апельсиновый сок.
У некоторых хиппи свои автомобили, в них они и живут. У них своя пресса. Ее именуют подпольной, но она продается в магазинах хиппи; «синдикат подпольной прессы» объединяет 25 газет, и их общий тираж — 264 тысячи экземпляров. Есть у них свой театр, свой кинематограф; пни сами ставят пьесы и фильмы, их тоже именуют подпольными, хотя вы можете купить билет за два доллара и поглядеть эти фильмы в кинотеатре.
Хиппи создали свои корпорации и сообщества. «Мы должны объединить свои ресурсы, как племя, и общими усилиями обеспечить возможность для нашей индивидуальной активности», — прочел я в манифесте «Сообщества нижней части Ист-сайда, Нью-Йорк». Сообщество предоставляет соплеменникам юридическую помощь (ведь без юриста в Америке шагу не ступишь), бесплатную литературу, бес-платную еду за счет остатков, выбрасываемых ресторанами, кинолаборатории для проявления и печатания любительских фильмов, свободное обучение детей (ведь дети родятся даже у хиппи), балы; оно организует политические дискуссии и даже курсы на тему: «Как прожить без денег». Все это делается с чисто американской обстоятельностью и деловитостью.
Живут хиппи колониями, в определенных кварталах. Их столица в Сан-Франциско, в районе Хэйт-Ашбери; помнится, в 1966 году они проводили там свой первый слет, в котором приняло участие 45 тысяч бородатых юношей с серьгами в ушах и с бананами на шее и всклокоченных девушек в накинутых на плечи одеялах с дыркой для головы.
Колонию хиппи я видел и в Вашингтоне, в районе Джорджтауна, который еще недавно слыл самым чопорным и аристократическим, и в Нью-Йорке, где одной из самых модных стала улочка святого Марка. Там рядом с домом, где жил и умер Фенимор Купер, — теперь в нем турецкие бани — вытянулась цепочка кабачков, магазинчиков и театриков, где можно дешево поесть, получить почти даром выброшенные хозяевами отрепья и развлечься.
Адаптация американского бизнеса к культуре хиппи
Коммерсанты приноровились к новой клиентуре. На вывесках магазинов в облюбованных хиппи кварталах Сан-Франциско я читал надписи: «Поношенные кожаные куртки», «Поношенные меховые куртки», «Психеделический магазин». Я вошел в психеделический магазин. В нем торговали пластинками, на обложках которых был изображен один из знаменитых «битлзов» в голом виде со своей беременной женой, тоже в голом виде; фотографиями, на которых была изображена голая Бриджитт Бардо, стоящая в воде; афишами «Дядя Сэм зовет тебя в армию», портретами Троцкого; плакатами «К чертям коммунизм» и сделанными на манер полицейского извещения объявлениями.
«Иисус Христос. Разыскивается за подрывную деятельность, призыв к мятежу и заговору с целью свержения законного правительства. Одет бедно. Утверждает, что он сын плотника. Физически истощен. Исповедует бредовые идеи: думает, что он еврей, уверяет, что является борцом за мир, сыном человека, светочем мира и т. п. Профессиональный агитатор. Особые приметы: рыжая бородка, на руках и на ногах — следы ранений, нанесенных рассерженной толпой, которую возглавляли уважаемые граждане и законные власти».
В витрине одного из магазинов я увидел множество плакатиков и значков, на которых воспроизведены такие, к примеру, озорные заповеди: «Безумие может быть забавным», «Иисус был недоучкой» и даже «Снимай штаны»; но рядом: «Мир во Вьетнаме!», «Стройте, а не сжигайте!», «Помни о том, что натворил Гитлер!».
Так кто же они такие, эти хиппи? Проще и легче всего поддаться искушению официальной интерпретации: бездельники, с жиру бесятся, жалкие анархисты! Уж больно ошарашивает тебя вид этих босых молодых людей с раскрашенными лицами, блуждающих по улицам американских городов.
В 50-х годах Америку наводнили битники, считавшие себя пропащим поколением. Их идеологами были ныне покойный писатель Керуак и поэт Гинсберг. Они были жертвами «холодной войны»; их убедили, что всемирная атомная война — вопрос нескольких месяцев или лет, и они решили: раз так — к черту все на свете, мы хотим пить, гулять, гонять на мотоциклах; политика нас не интересует. Нынче кое-что уже изменилось. Керуак умер полузабытым — молодежь сочла его старомодным. Гинсберг удержался на поверхности зыбкой славы, но он заговорил по-новому: в его стихах все громче звучат ноты социального протеста, и это нравится хиппи, пришедшим на смену битникам.
— Их философией остается нигилизм, — сказал мне американский публицист Джозеф Норт, — но это, если так можно выразиться, позитивный нигилизм. У нынешней молодежи уже нет ощущения неизбежности атомной смерти. И она не просто отвергает современное американское общество — она хочет его изменить. Перелом наступил в 1963 году, когда вспыхнули боевые демонстрации афроамериканцев в Бирмингеме. И вот эти самые нигилисты выступили тогда на стороне афроамериканцев. — Мое поколение, — задумчиво проговорил Норт, — ехало воевать за свои идеалы в Испанию, а нынешнее едет в Алабаму…
Жизнь и взгляды американской молодежи
О, конечно же в силу целого ряда обстоятельств современная американская молодежь очень слабо разбирается в законах общественного развития и плохо представляет себе, что нужно делать, чтобы изменить мир. В ее среде, словно вихри, проносятся самые невероятные увлечения. То вдруг становится популярной буддийская философия, то на вооружение принимается гандийская теория ненасильственных действий, то спасением объявляются поиски восточной нирваны с помощью наркотиков, как учит основатель новой религии профессор Гарвардского университета Лири, то идеалом общества провозглашается образ жизни индейских племен. Но сама жизнь все чаще побуждает хиппи отбрасывать в сторону всю эту шелуху и объединяться со своими сверстниками, которые раньше их поняли, что мало заявить об отчуждении от подлого и грязного мира, в котором живут сейчас американцы, — надо бороться против него…
Но было бы ошибкой сбрасывать эти десятки и даже сотни тысяч американцев со счетов политики лишь потому, что они не стригутся, ходят в отрепьях и порой говорят нелепости. Все это можно простить, к примеру, такому парню, как Джек Курт, который был призван на военную службу и прислал из форта Кемпбелла в редакцию «подпольной» газеты, которая называется «Другой», вот этакое письмо:
«Недавно меня втащили в машину массового человеко-убийства, именуемую армией США. Нам было объявлено, кто не согласен с действиями американских вооруженных сил во Вьетнаме, тот плохой человек для своей страны и себя самого. Конечно, с этим я не согласен. Может быть, тем, кто меня знает, трудно поверить, но я здесь твердо стою на своем, хотя с нашим братом тут обращаются, как с рабами, над нами издеваются, как над полнейшими идиотами. Даже капеллан, человек божий, и тот говорит, что наше присутствие во Вьетнаме необходимо, как присутствие полицейского на улице. Я ему сказал на это, что полицейскому не полагается убивать тысячи людей, виновных лишь в том, что их превратили в мишени для американского империализма. И вот так нас накачивают каждый день глупой пропагандой. Но я держусь!»
Я вспоминаю старенький театр в Гринвич-вилледж, в который мы зашли апрельской ночью 1967 года. Мельтешат рекламы: «Космическое сборище сторонников всеобщей любви». У входа стоит бледный от усталости бородатый молодой человек и раздает листовки с собственным портретом: «Луиса Аболафиа — в президенты!». Кто это? Луис Аболафиа охотно объясняет:
— Я художник. Начал учиться живописи с десяти лет в школе при музее современного искусства. Окончил среднюю художественную школу, потом колледж. Но сейчас возрастает военная угроза. Войны идут одна за другой, кончается одна, начинается другая. Надо, чтобы все деятели культуры объединились в борьбе за мир — композиторы, художники, поэты. Работники культуры против войны. Они хотят творить. Как бороться против войны? Всеобщей любовью. Да-да! Если все полюбят друг друга, войны не будет. И вот я решил выдвинуть свою кандидатуру в президенты с этой политической платформой…
— Все ненавидят друг друга, а мы любим друг друга, — вмешивается в разговор молодой афроамериканец с алым значком «Аболафиа — в президенты!» — Любовь — великая сила, и мы победим. Главное — уничтожить ненависть…
«Важны но слова — важна мелодия. Когда птица поет, даже Америка слушает. Мы часто играем, но не часто действуем…»
Между рядами бродит большой черный дог, высунувший от жары красный язык, и с недоумением поглядывает на дергающихся в такт барабану молодых людей: один из них — бритоголовый, в телогрейке из норки, надетой на красную рубаху, другой — в костюме, измазанном белой краской, третий наклеил на лоб бело-голубую этикетку, снятую с банана.
Но вот к микрофону подходит паренек в старомодной каскетке и начинает читать стихи, из которых явствует, что в поэзии важна не только мелодия, важны и слова. И сразу зал меняется, шелуха неохристианской морали всеобщей любви и всепрощения слетает с этих ряженых парней, их лица становятся серьезнее, они начинают думать.
— Зачем мы едем во Вьетнам? — резким голосом спрашивает поэт. — Почему мы убиваем женщин и детей? Если мы не остановим убийц, мы сами будем отвечать за убийства…
И еще: — Заратустра сказал: бог умер. Но в Америке никто этому не поверит, ибо здесь бог делает деньги. Погляди на кардинала Спеллмана, и ты поймешь это…
Из вестибюля доносится пронзительный визг и хриплый лай. Что случилось? Черный дог, которому стало душно в зале, вышел туда, встретил маленькую собачонку и чуть-чуть ее не загрыз, как бы опровергая на практике шаткую теорию всеобщей любви, способной победить ненависть…
