По свидетельству Ковелло, крупного педагога, среди итальянских школьников чаще попадались индивидуумы с низкими показателями умственного развития, которые относились к «трудным детям» и создавали для школ проблему. Он объясняет это конфликтом между американской школой и италоамериканской семьей. Лопреато обвиняет Ковелло в профессиональном преувеличении, но излагаемый самим Лопреато материал с данными Ковелло фактически не расходится. Ковелло выводит конфликт из экономических и культурных источников, причем первые, по его мысли, входят в общий культурный комплекс итальянской семьи. Итальянские же родители обычно осмысливают этот конфликт как противоречие экономическое. Дети, по традиции (и нужде) работники в семье, должны были, в согласии с американскими законами об обязательном обучении, вместо этого ходить в школу, а родителям приходилось их кормить. Точильщик-калабриец (информатор) с обидой вспоминал, как в первые годы XX в. должен был кормить сына-школьника. Поскольку дети дохода не давали, чаще бывала вынуждена работать мать, притом и вне дома. У итальянских детей в Америке по сравнению с европейской родиной детство продлевалось года на два. «Дети растут здесь очень медленно» — жаловалась итальянская мать. У девочек детство теперь кончалось лет в 12, у мальчиков — лет в 14. И если до этого возраста их нехотя посылали в начальную школу, то уж после того они должны были работать. «Итальянские дети Чикаго ходят в школу от 6 до 10 лет, — писала известная американская общественная деятельница Джейн Аддамс. — Мальчик в 12 лет — работник, девочка готовится к замужеству». Детей зачастую скрывали от школьных инспекторов. В результате многие из них, особенно девочки, вырастали неграмотными и не знали английского языка.
Содержание
Враждебное отношение к американской школе
Все это вплеталось в более широкую традиционную систему. Южноитальянское крестьянство, дававшее детям только семейное воспитание, было чуждо и даже враждебно школе, тем более что там обучение шло на общеитальянском литературном языке, непонятном носителям местных диалектов. Американская обязательная школа представлялась им еще более чуждой, родители боялись, что она испортит их детей.
Школьные порядки также возбуждали возражения у итальянских родителей. Спортивные игры, которым в американской школе уделялось много внимания, считались пустым времяпрепровождением. Между тем как раз игры привлекали к школе итальянских детей. Осуждалось также отсутствие в средней школе телесных наказаний, что лишало отцов возможности применять их дома. Матери же печалились об отсутствии религиозного обучения и в средней школе.
Кроме того, образование грозило подрывом семейных устоев, так как ставило детей выше родителей. Один информатор группы Ковелло вспоминал, что родителям, особенно отцу, не нравилось его уменье говорить по-английски и служить семье переводчиком. Отцу это представлялось подрывом его семейной власти. Другой информатор говорил о своих сыновьях: «В Италии они были бы здоровыми молодыми людьми с чувством достоинства, ответственными людьми, мужчинами — ведь это школярство сделало их детьми». Иммигранты жаловались: «Америка отняла у нас детей».
Но и школа не учитывала языковой и культурной специфики итальянских детей, она ориентировалась на несуществующего среднего стандартного ребенка. Маленькие итальянцы встречали там предвзятое отношение, насмешки англоязычных товарищей. Им было за что не любить школу. Она к тому же пыталась привить им новую систему ценностей, расходящуюся с домашней, дети вынуждены были жить в атмосфере раздвоенности. Если семейные ценности и перевешивали, как считает Ковелло, то итальянские дети все же изменялись, менялась их роль в семье и самая семья. С течением времени смягчилось и отношение итальянских родителей к школе — и начальной, и средней.
Проблемы детей итальянских иммигрантов в США
Трудная задача, которую приходилось решать детям итальянских иммигрантов, отлично сформулирована одним из информаторов группы Ковелло, который сказал: «Я сумел стать американцем, не нарушив семейного мира». С большим или меньшим успехом над этой задачей билось все растущее молодое поколение. Борьба эта стоила ему большого душевного напряжения и сопровождалась значительным осложнением его общественного и личностного развития. Массовым случаем было возникновение комплекса неполноценности. «Ребенком я стыдился всего итальянского, — вспоминал информатор группы Ковелло. — Я был готов отказаться от собственной матери. Я терпеть не мог возвращаться домой после школы». Такой же стыд испытывал в детстве писатель и сценарист Джон Фанте. В автобиографическом очерке он рассказал, как в приходской школе выдавал себя за француза и водился только с теми школьниками, у кого были «англосаксонские» фамилии, как стеснялся есть свой итальянский завтрак, в котором хлеб бывал домашней выпечки. Позже Фанте каждый день дрался с мальчишками, обзывавшими его «уоп». Он нервничал, когда приводил товарищей домой, — квартира имела чересчур итальянский вид. Поступая в «Иезуитскую академию» (учебное заведение ранга старших классов средней школы), он объявил себя американцем и сказал, будто его отец, происходивший из Италии, родился в Буэнос-Айресе. Туже версию о месте рождения отца он повторил при поступлении в университет. По воспоминаниям одного из информаторов Ковелло, маленькие итальянцы Нью-Йорка даже не рассказывали дома о школьных праздниках, куда приглашались родители.
Подобные тенденции чаще проявлялись у людей честолюбивых, жаждавших преуспеть в американском обществе и как можно скорее отделиться от массы бедных и невежественных итальянцев. Лопреато с основанием отмечает, что социальная мобильность дорого обходилась потомкам иммигрантов, добивавшихся ее нередко ценою душевного здоровья, прежних общественных и нравственных связей.
Впрочем, большинство молодых итальянцев второго поколения, по-видимому, не платило особенно высокую цену и не добилось большого продвижения. В Нью-Джерси их поколение отличалось по занятиям от поколения отцов лишь меньшей долей чернорабочих и значительно большей долей конторских работников и продавцов. Среди бостонских итальянцев второго поколения, исследованных Гансом, более половины принадлежало к неквалифицированным и малоквалифицированным рабочим, 20% — к квалифицированным и 16% — к полуквалифицированным служащим. Новейшие исследования (например, Тернстрома и его последователей) показали, что изменения в социальном статусе сыновей иммигрантов были невелики и в других национальных группах, но итальянцы выделялись на общем фоне. Среди итальянской молодежи Бостона, исследованной Уайтому большинство примыкало к группам «угловых ребят», принадлежавших к общественным низам. Кроме того, существовал юношеский своего рода клуб для ребят из колледжа.
Жизненный выбор молодых итальянцев
Молодым итальянцам Нью-Хейвена посвящена книга Чайлда «Итальянцы или американцы?». В 1930 г. они составляли 17% всего населения города и количественно вдвое превышали поколение итальянских иммигрантов. Изучая их психологические установки по основному вопросу, поставленному в работе, Чайлд, помимо непосредственных наблюдений, провел целый ряд бесед с испытуемыми. Надо сказать, что количество опрошенных невелико и вряд ли его можно считать достаточно представительным. К тому же вопросы требовали от информаторов серьезного самоанализа, и к их ответам следует относиться критически. Тем не менее данные Чайлда интересны и характерны. Он подразделил опрошенных на три группы по характеру ответов. Первую группу он назвал «мятежниками». Эти люди стремились уйти из итальянской группы и включиться в американскую. «Я считаю себя американцем, — сказал один из них — … Потому что я знаю, мы все здесь американцы, потому что Америка — плавильный котел».
«Мятежники» заявляли, что Италия их не интересует. Что касается их отношения к италоамериканцам, то самые крайние даже выражали нелюбовь к ним. Здесь, видимо, мы имеем дело с явлением, известным в этнической психологии под названием «ненависти к себе» (self-hate). Большинство желало ассимиляции итальянцев и связывало ее с образованием, ассоциируя, видимо, все итальянское с отсталостью. Один из них заявил — в довольно агрессивном тоне: «Мы здесь — смешанная страна… Если они хотели жить отдельными группами, то следовало им остаться там, откуда они приехали. Если ты здесь, то должен примириться со смешением».
Многие из «мятежников» не желали говорить по-итальянски и обучать этому своих детей. Некоторые с уважением относились к итальянскому литературному языку, которому обучались в американской средней школе, читали на нем, но не признавали диалектов, на которых говорили их родители. «Да, конечно, — ответил на соответствующий вопрос информатор из этой группы, — мне нравится итальянский язык, да мне любой язык нравится… Я хотел бы иметь возможность больше говорить по-итальянски, потому что это ценно. Ну а с другой стороны, я чувствую, что как американец я должен совершенно забыть Италию, хотя оттуда приехали мои родители, и поэтому мне не следует говорить по-итальянски». В этих словах сквозит мучительная разорванность самосознания.
«Мятежники», конечно, хотели иметь семью американского (а не итальянского) типа, воспитывать детей в американском духе. Со своими родителями они обычно не ладили, хотя, покуда пе женились, рвать с ними не решались и не нарушали принятый в италоамериканской среде, хотя и неприятный им обычай отдавать в семью все заработки. Характерно для выработавшегося в этой группе чувства неполноценности, что большинство ее членов считало итальянцев (но не итальянок) менее красивыми, чем другие жители США.
«Мятежники» остро воспринимали экономическую дискриминацию итальянцев, так как добивались улучшения своего положения. Представители второй категории — «in-groupers» (т. е. преданные итальянской группе) этих стремлений, по Чайлду, не разделяли и потому были менее чувствительны к экономической дискриминации. Зато они пеклись о политическом верховенстве итальянской группы. Они охотно говорили по-итальянски, того же хотели от своих детей, но знанием литературного итальянского языка из общей среды не выделялись. Чайлд связывает тенденциии людей этой категории с их привязанностью к родной семье.
Лопреато, комментируя данные Чайлда, углубляет его в этом пункте, замечая, что его «ингруперы», стремясь сохранить итальянскую культуру своей группы, противопоставляют ее не столько американской, сколько культурам других иммигрантских групп, с которыми встречаются в своих жилых кварталах или на работе.
Апатичная категория итальянцев
Третью категорию итальянцев второго поколения Чайлд назвал «апатичными». «Апатичным» были чужды национальные цели. Они отрицали или преуменьшали дискриминацию итальянцев, как экономическую, так и иную. Они желали полной ассимиляции итальянцев и верили в нее; не выражали своего отношения к другим национальным группам. «Мне никогда не кажется, что я лучше других», — сказал один из них. Они были лояльны к США, к Италии же чувств не выражали. Меньше других категорий «апатичные» пользовались итальянской речью, не читали по-итальянски. Лопреато истолковывал тенденции этой категории гораздо правдоподобнее, чем Чайлд. Не реагируя остро на дискриминацию, так называемые апатичные, по мнению Лопреато, связывают ее скорее с классовыми и политическими явлениями, чем с этническими чертами.
Чайлд объясняет разницу между тремя описанными им типами различием в темпераменте относящихся к ним людей. Эта попытка свести различия в этнических установках к индивидуальным биологическим чертам не представляется убедительной. Характерно, что ориентации подобного рода встречаются в разных этнических группах.
На три сходных типа — в зависимости от этнических установок — делит семьи италоамериканцев 2-го поколения Камписи. Крайние точки его классификации — разрыв с итальянской группой вплоть до перемены имени и крепкая связь с итальянским кварталом и родной семьей. Самая многочисленная категория — промежуточная. К этой промежуточной категории относятся, видимо, семьи бостонских итальянцев, изучавшиеся Гансом. Это семьи, промежуточные по типу между большой и малой. Солидарность поколений в них ослабла, над стариками посмеиваются. Детей в семьях 2-го поколения меньше, чем бывало в семьях 1-го. Даже традиционалисты — «ингруперы» Чайлда не собирались иметь много детей. Главными в семье остаются взрослые (это явление американские социологи находят в рабочих семьях независимо от этнической принадлежности). Мужья обычно проводят вечера дома, хотя и в мужском обществе, и нередко помогают женам по хозяйству.
Если в патриархальной итальянской (и не только итальянской) семье супругов выбирали детям родители, то для иммигрантских детей, родившихся в Америке, это уже не было обязательным. Выбор супруга оставался делом семейным, и, вероятно, при сильном сопротивлении родителей дело редко доходило до свадьбы, но выбирали сами молодые. Студент-италоамериканец, интервьюированный группой Ковелло, заявил: «Я не женюсь на девушке потому, что ее подобрали для меня родители или родственники. Нет, это миновало». Но, прибавил студент, он не женится и на девушке, у которой неподходящая семья или которая не подойдет к его семье.
Семьи италоамериканцев второго поколения
По-видимому, семья италоамериканцев 2-го, а тем более следующих поколений, сохраняя ряд этнических традиций, все более приближается по типу к семье соответствующих классов всего американского общества — практически рабочего класса и так называемых средних слоев. Это сказывается в усилении внимания к детям, в распространении планирования семьи, в допущении развода, в упадке значения женского целомудрия и т. д.
Это сказалось и в увеличении количества смешанных браков, все же не очень частых. По данным Руби Кеннеди, с 1870 до 1950 г. из всех национальных групп, живших в Нью-Хейвене, самую высокую долю эндогамных браков имели евреи и итальянцы. В том же Нью-Хейвене италоамериканцы 2-го поколения, наиболее привязанные к итальянской группе («ингруперы», по терминологии Чайлда), обнаружили наибольшее единодушие в намерении жениться только на итальянках. Что касается их антиподов—«мятежников», то и они предпочли бы жениться на итальянках, только на американских и преддочтительно ассимилированных. При всей их вызывающей установке на американизм они боялись, как бы жена-американка не стала попрекать их «итальянством», и считались со взглядами своих родителей. Среди бостонских итальянцев 2-го поколения, описанных Гансом, браки с неитальянцами были редкостью и общественным мнением не одобрялись. Впрочем, на браки с католиками делалась скидка.
Однако даже браки в пределах италоамериканской группы можно считать шагом к экзогамии. В этой группе долго бытовала эндогамия в кругу уроженцев одной провинции, одного района, даже одной деревни. Уже в XX в. один из персонажей книги Уайта, выходец из сицилийской семьи, женился на избранной им девушке, семья которой происходила из области Абруццо, лишь благодаря тому, что умел говорить на разных итальянских диалектах и обманул ее отца, который терпеть не мог сицилийцев, притворившись выходцем из Абруццо. В какой-то мере смешанными можно считать и браки итальянских иммигрантов с италоамериканками 2-го поколения. Здесь налицо явная разница в степени ассимилированности супругов. Во всяком случае американская статистика причисляет такие браки к смешанным.
Смешанные браки
Безусловно, смешанные браки заключались, однако, и в первые десятилетия жизни итальянцев в Америке. При этом чаще женились итальянские мужчины па местных женщинах, преимущественно католичках. Ввиду того что итальянских девушек держали в строгости, молодые итальянцы обращались к ирландкам и, если женились вне своей национальной группы, то чаще на них. Так, в бостонском Норт-энде конца XIX в. ирландки выходили за молодых генуэзцев. Заключались, однако, смешанные браки с представителями других этнических и конфессиональных групп, например итало-еврейские и итало-африканские. В межрасовых браках белыми супругами чаще бывали женщины, но среди белых мужей преобладали итальянцы.
Впрочем, в XX в., как отмечено Гансом, итальянские девушки чаще вступали в смешанные браки, чем юноши. Это было связано с их большей социальной мобильностью и более высоким образовательным уровнем.
Созревание 2-го поколения вносило серьезные изменения в жизнь италоамериканской общности. Слабела приверженность к землячествам, хотя раздоры между ними продолжались. Так, в бостонском Вест-энде исчезала во 2-м поколении разница между выходцами из южных областей Апеннинского полуострова и с Сицилии. Слабее становилась внутренняя сплоченность итальянского квартала.
Юноши итальянских кварталов
Юноши этих кварталов объединялись в соседские группы, проводившие вместе свободное время. Структура и функции этих групп исследованы, в частности, Уайтом. В таких группах (gangs) молодые мужчины состояли лет до 30. Встречались они обычно в излюбленных кафе, за одними и теми же столиками. Большинство имело клички. В районе, исследованном Уайтом, было, как уже упоминалось, два типа юношеских групп. «Угловые ребята» из общественных низов привыкли тратить деньги беспечно, платить за товарищей. Главной нравственной ценностью у них считалась верность друзьям. «Ребята из колледжа» вели себя более расчетливо, каждый платил за себя. Они ориентировались главным образом на жизненный успех. Видимо, первые были больше связаны с нравами италоамериканской общности, вторые же брали установку на американские нравы. Впрочем, резкой грани между обеими группами не было, имелись контакты. Случалось, что юношеские группы указанного типа являлись преддверием к преступному миру.
Суевериям, так широко бытовавшим среди иммигрантов, придавали гораздо меньшее значение их потомки. В связи с этим исчезали из итальянских кварталов и красочные религиозные процессии, о которых речь впереди. Хотя ни семья, ни соседство, ни школа не воспитывали у юных италоамериканцев 2-го поколения особой приверженности к религии, как отмечалось выше, — позиции католической церкви среди второго поколения укрепились. Правда, сыновья итальянских иммигрантов редко шли в священники, чему, вероятно, способствовала несклонность их к безбрачию, но они стали более исправными прихожанами, давали деньги на церковь. Прежние итальянские общества взаимопомощи, преимущественно земляческие, вытеснялись церковными. Эти тенденции получили полное развитие уже после второй мировой войны. Свидетельствовали они не о росте религиозности, а о врастании в американское общество как италоамериканцев, так и католической церкви, о социальном расслоении италоамериканской группы, о принятии ею ценностей и обычаев буржуазной Америки.
