Мой коллега, советский публицист Евгений Амбарцумов однажды откопал такое горькое осуждение в адрес молодежи: «Увы, увы, увы! До чего же безнравствен этот молодой мир!»
Как вы думаете, откуда взяты эти слова? Из речи разгневанного профессора Гарвардского университета, которому «радикалы» сорвали лекцию? Из выступления сенатора, озабоченного деятельностью хиппи? Из письма читателя в редакцию «Нью-Йорк тайме»? Ничего подобного, из вавилонской таблицы, насчитывающей примерно 5 тысяч лет и хранящейся в Британском музее! Каков же вывод?
Анализ молодежных бунтов
Во-первых, не следует, видя перед собой толпы опустившихся, опьяненных наркотиками, демонстративно отрекшихся от благ цивилизации людей, делать скоропалительные обобщения и воображать, будто все молодые американцы такие.
Во-вторых, надо помнить, что немало «бунтарей», выступающих против устаревших социальных порядков, одеваясь в тряпье и демонстративно проявляя полное безразличие к материальному благосостоянию, видят в этом лишь своеобразную форму протеста. Вспомним, что наш революционный поэт Маяковский в юности тоже носил желтую кофту, эпатируя буржуа. Есть, конечно, среди американских молодых «бунтарей» и люди опустившиеся, увлекшиеся наркотиками, прозябающие на тротуарах и в подвалах, но это, конечно, меньшинство. Было бы величайшим оскорблением для американской молодежи сказать, что она разложилась!
Молодежь «бунтовала» всегда, менялись лишь формы ее «бунта», менялись конкретные цели, менялись объекты. Молодежи присуще законное стремление критически оценить наследие, полученное ею от отцов, и сделать мир лучше прежнего. Вопрос лишь в том, какие идеалы она поднимает на щит, чего она ищет в жизни и какие формы борьбы за лучшую жизнь избирает. И важнее всего для людей старшего поколения искать и находить общий язык с теми, кто идет ему на смену, чтобы общими усилиями наилучшим образом осуществить естественную и закономерную смену поколений.
Американские коллеги говорили мне, что в США эти проблемы обострились по многим причинам. Одна из них заключается, как утверждали они, в том, что молодежь чувствует себя ущемленной в современном американском обществе. Ее удельный вес в народонаселении возрастает — в 1970 году уже половина американцев моложе 25 лет; в то же время безработица среди юношей от 16 до 24 лет достигает 12 процентов, а среди афроамериканцев — 24—30 процентов. Молодежь в целом составляет 12 процентов наличной рабочей силы и 33 процента безработных (и это невзирая на то, что в связи с событиями во Вьетнаме армия вобрала в свои ряды 3 миллиона молодых людей!). Молодежи меньше платят, чем более квалифицированным взрослым рабочим и служащим, с нею хуже обращаются. Все это не может не отражаться на ее настроениях.
Но мы допустили бы непростительное вульгарное упрощение, если бы попытались все свести только к этим материальным вопросам. Огромную и, быть может, решающую роль в том волнении и беспокойстве, которые охватывают все более широкие круги молодежи, играют те же события и явления. Они заставляют всех американцев все чаще задумываться о том, куда же плывет их корабль. Я имею в виду прежде всего вопросы, связанные с войной во Вьетнаме и обострившиеся проблемы борьбы за осуществление на деле провозглашенных в 60-х годах гражданских прав расовых меньшинств, борьбы с бедностью и т. п.
Наиболее чувствительной в этом отношении и наиболее активной оказалась студенческая молодежь. Я часто спрашивал себя, путешествуя по Америке: в чем же причина столь разительной перемены в позициях этой молодежи по сравнению с 1958 годом, когда она была столь ошеломляюще спокойна и дисциплинированна? Беседы в студенческих городах, встречи со специалистами, изучение документов подсказывают несколько выводов.
Изменение состава студентов
Во-первых, сказались существенные изменения состава студентов, вызванные тем, что научно-техническая революция потребовала резкого увеличения числа специалистов с высшим образованием. Как писал 19 мая 1969 года журнал «Юнайтед Стейтс ньюс энд Уорлд рипорт», сейчас в США насчитывается уже около 6,9 миллиона студентов. Канули в вечность то времена, когда университеты были заповедниками потомственной элиты, — сейчас они все больше и больше отражают картину общества в целом, хотя, конечно, дети рабочих и фермеров составляют меньшинство. Это изменение социального состава студенчества делает университет более чувствительным к конъюнктуре общественно-политической жизни в стране.
Во-вторых, все более глубокое вовлечение США в столь непопулярную войну во Вьетнаме в последние годы непосредственно затронуло студенческие городки. С одной стороны, над многими студентами нависла угроза призыва в армию для участия в этой непонятной им и чуждой войне. С другой стороны, студенты протестуют против попыток организовать в университетах подготовку офицеров запаса, — в Стэнфорде, например, мне рассказали, что студенты сожгли аудиторию, где пытались вести это обучение. Кроме того, студенты все решительнее протестуют против проведения в университетах исследований военного характера.
В-третьих, в университеты властно ворвались внутри-политические проблемы Америки, и прежде всего расовая проблема.
Возникает своего рода диалектический парадокс: раньше афроамериканцев в университетах почти не было, и студентов волновали только «белые» проблемы. Теперь афроамериканцы пришли и сели рядом с белыми; их пока еще немного, но они принесли с собой свои трудные вопросы, и их белые коллеги, в большинстве своем лишенные расовых предрассудков, со всем пылом своей молодости включаются в борьбу за их разрешение. Правда, и тут не обходится без острых разногласий и сложностей, но об этом я скажу подробнее ниже.
Весной 1969 года институт Гэллапа провел в масштабе всей страны опрос 1030 студентов из 55 колледжей. Этот опрос подтвердил наличие глубокого недовольства в студенческих городках. Как заявил один студент-медик из Польского университета, «всем не дают покоя безнравственная война (во Вьетнаме), предрассудки против афроамериканцев и массовая нищета». Участники опроса указывали такие причины недовольства: «отсутствие участия в управлении колледжами», «недостатки общества», «власть взрослых и правительства», «вьетнамская война», «нарушение гражданских прав» и т. д. Любопытно, что 28 процентов участников опроса заявили, что они уже участвовали в той или иной демонстрации протеста.
В Вашингтоне многие деятели мне говорили, что «бунтари» составляют лишь небольшое меньшинство и что их влияние не следует переоценивать. Я не хочу его переоценивать, но нельзя не заметить, что насчет влиятельности этого меньшинства в США существуют различные мнения. Губернатор Калифорнии Рейган, вот уже год ведущий войну со своими студентами, считает, что к числу «бунтарей» принадлежит 13 процентов учащихся высших учебных заведений штата. Публицист Ирвинг Крпстон на основе данных опросов заявил в «Нью-Йорк тайме мэгэзин», что их 20 процентов. Я сохранил январский номер журнала «Форчун», где сказано, что с «новыми левыми» солидаризируется около 750 тысяч студентов, но около 40 процентов студентов проявляют «отсутствие интереса к денежной наживе и склонны занимать раскольнические и экстремистские позиции. «Среди этих 40 процентов, — писал «Форчун», — Гевара вызывает больше восхищения, чем все три кандидата в президенты на выборах 1968 года» (я надеюсь, читатель помнит, что журнал «Форчун» отнюдь не принадлежит к числу левых).
В общем, так или иначе, но нужно констатировать факт: университеты США сейчас охвачены глубокими волнениями, и не будет преувеличением сказать, что во многих из них 1968/69 учебный год, а за ним и 1969/70-й в значительной мере были нарушены социальными студенческими движениями.
Суть волнений в американских университетах
Я беседовал со многими профессорами и студентами, пытаясь выяснить, какие именно вопросы лежат в основе этих волнений. Вот что говорили мне, например, профессора Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, с которыми я встретился 5 февраля (я цитирую записи из своего блокнота):
- Суть волнений: разногласия с системой со стороны меньшинства. Афроамериканцам трудно получить доступ к образованию.
- Большинство среднего класса также критически относится к системе. Проблема меньшинств остра. Много упущений. Студенты требуют участия в выработке политики образования, в руководстве учебным процессом.
- Студентов волнуют проблемы современного мира. Они требуют изменить систему. Требуют связать учебу с проблемами, волнующими весь мир.
- Протестующие — меньшинство. Но у них большое влияние. Телевидение показывает их, газеты шумят о них. Они ведут нелегальную деятельность. Полиция в нее вмешивается. Это придает им ореол мученичества, вызывает симпатии.
- Их цели? Разные в разных университетах. Единой программы нет. Требования очень смутные. Иногда бунт ради бунта. Некоторые требуют контроля над кадрами преподавателей. В Чикаго потребовали увольнения некоторых профессоров. Хотят иметь дружков в руководстве университета. Хотят сами определять программу учебы, рассуждают, какие науки нужны, какие нет.
- Мы разрешаем участие студентов в работе дирекции (Стэндинг комити) университета, но без права голоса. Они же требуют для своих представителей равенства прав с профессорами. Требуют участия в решении вопроса о приеме студентов в университет.
Примерно в том же духе высказывались в беседах со мною профессора Стэнфордского и Колумбийского университетов. Я читал в их глазах серьезную озабоченность сложившимся положением, и понять их было нетрудно: самое тяжелое для профессора, посвятившего жизнь воспитанию молодежи, видеть возникновение отчужденности, недоверия и даже неприязни, слышать гневные выкрики пикетчиков, прекращать чтение лекций из-за взрыва бомб с вонючим газом, тушить пожары в аудиториях. Профессор Клод Басс из Стэнфорда, видный специалист по проблемам Дальнего Востока, говорил мне, что его коллеги в замешательстве, не знают, как им быть дальше.
Некоторые преподаватели, особенно молодые, безраздельно поддерживают требования студентов. В США, например, нашумело дело преподавателя городского колледжа в Сан-Франциско Джорджа Мюррея. Он был уволен за участие в движении за соблюдение гражданских прав афроамериканцев, и студенты забастовали в знак протеста против этого. Когда я приехал в Сан-Франциско, в этом колледже уже несколько месяцев подряд шла острая борьба, и учеба фактически была сорвана.
Но больше всего меня интересовали, конечно, встречи с самими студентами, и я пользовался всякой возможностью для того, чтобы побеседовать с ними.
Одна из таких встреч состоялась в январе 1969 года в Лос-Анджелесе. В одном из кабинетов административного здания Калифорнийского университета собралась группа молодых, задорных парней и девушек, охваченных пылом борьбы. Здесь в эти дни но было таких крупных столкновений, как в Беркли или в Мэдисоне, но в воздухе чувствовалась острая напряженность. Одним и в наиболее горячих моментов здесь, как и всюду, был расовый вопрос.
Программа вовлечения в учёбу цветных меньшинств
Пять лет тому назад в этом университете была разработана программа вовлечения в учебу «цветных» меньшинств. Дело в том, что эти меньшинства в Лос-Анджелесе весьма значительны: 9 процентов населения составляют американцы мексиканского происхождения; 7 процентов — афроамериканцы; 2 процента — китайцы, японцы, выходцы с тихо-океанских островов; 0,5—1 процент — индейцы. Всего, та-ким образом, здесь около 19 процентов «цветных». Между тем в 1968 году «цветные» составляли среди студентов старших курсов («грэдюэйт») лишь 9 процентов. По сравнению с недавним прошлым это был прогресс, но он не удовлетворял студентов, и они требовали большего.
Некоторым кружила голову «ультрасмелая» идея, выдвинутая студентами в Беркли, где потребовали создания отдельного «колледжа третьего мира», в котором учились бы только представители расовых меньшинств, причем они сами бы выбирали своих преподавателей, сами бы определяли программу учебы и жили бы отдельно от белых студентов. Лидер радикальной организации афроамериканцев Каренга пропагандировал полную сегрегацию.
Мои собеседники были неплохими, пытливыми ребятами. Они живо интересовались проблемами высшей школы в СССР, откровенно рассказывали о своих проблемах, делились своими замыслами. Но вот что бросалось в глаза: у них было полное единодушие в вопросе о том, против чего они выступают, но не было никакого единства, когда речь заходила о том, за что же они борются.
Вот что я записал в этот день, слушая своих собеседников:
Математик Роберт Хэлберт. Мы ищем диалектический подход к разрешению проблемы участия в руководстве университета. Проблема меньшинств. На уровне средней школы дискриминации уже нет, но мы хотим ликвидировать ее и в высшей школе.
Будущий специалист по немецкой литературе Эндрью. Филипп. Перед нами стоит проблема американской мечты. Старое понятие об американской мечте, где цель жизни — обогащение, рассеивается. Молодежь ищет новый идеал.
Будущий специалист по проблемам социального обеспечения Ричард Вулман. Нас волнует вопрос о том, как живет человек. Хотим другой жизни, не так, как живут родители. Студенты бастуют потому, что образование не отвечает их запросам. Хотим, чтобы студенты вместе с профессорами искали решения актуальных общественных проблем, ведь наши факультеты — это часть нашего общества. Студенты хотят участвовать в выработке программы учебы. Нынешняя структура образования этого не позволяет. Нынешний университет — часть системы (истэблишмент). Все по старинке.
Борьба против войны… На деле разговоры о свободе не осуществляются. То, что предлагают либералы, нас не удовлетворяет.
Будущий специалист по международным отношениям Мартин Крейн. Самая большая проблема в том, что наши институты не служат делу решения современных проблем. Кроме того, система обучения не отвечает интересам расовых меньшинств. Были попытки изменить положение в рамках системы — попытки Ю. Маккарти и Р. Кеннеди. Этот путь себя не оправдал. Как изменить путь? Честно говоря, мы не знаем… Может быть, надо изменить избирательную систему? А некоторые студенты обращаются к революции.
Будущий специалист по международным отношениям Гилберт Трестер. Я — умеренный. Но я признаю, что положение в США меняется. Изменения должны производиться в рамках системы, без ее ломки. С моей точки зрения, если в США будет революция, то результаты будут плохие. Необходимо обеспечить большее равенство возможностей. Я восхищен достижениями СССР в социальном развитии.
Будущий социолог Говард Ярустовский. Наша самая большая проблема — журналистика. Нам надо, чтобы она объективно освещала события. А она все время сгущает краски. Пресса односторонне освещала события в Чикаго, а процесс убийцы Роберта Кеннеди Сирхана освещается слабо…
Состав моих собеседников был действительно весьма пестр — одни старательно подчеркивали, что они остаются убежденными сторонниками системы «частной инициативы», другие объявляли себя ниспровергателями капитализма, третьи честно признавались, что они не знают, куда идти. Нашлись и такие, которые занимали ультрареволюционные позиции и нападали на меня.
— Если вы против империализма, вы должны разжигать войну во Вьетнаме,— сердито сказал мне студент Джеймс Шмидт.
Все они были согласны в том, что надо бороться против окостеневшей системы, что надо вывести американские войска из Вьетнама, что надо добиться не на словах, а на деле равенства «цветных» и белых в США, что надо искоренить бедность. Но как добиться всего этого и какой социальный порядок должен быть установлен в США — на эти вопросы у моих собеседников не было ответа, и многие даже удивлялись тому, что я их ставлю: они просто казались им неактуальными. Главное для них — разрушить старое. А как и что строить потом — дальше будет видно…
